В июле 1862 г. в Киеве образовался кружок музыкантов-любителей из среды разночинной интеллигенции. Главным инициатором и организатором был штабс-капитан Яков Николаевич Спиглазов. Собирались на его квартире два раза в неделю, поначалу — преимущественно для хоровых спевок. В кружок входили, такие известные в Киеве музыканты как скрипач С. Таборовский[6] и В. Велинский (тогда – студент)[7]. Для руководства любительским хором привлекались преподаватель музыки в Институте благородных девиц Б. Каульфус[8], дирижер С. Сабателли[9], композитор, дирижер и критик М. Ясинский[10].

По собственной инициативе или по поручению Кружка Я.Н. Спиглазов пишет 12 марта 1863 г. В.А. Кологривову, где рассказывает о деятельности Кружка и его целях. «Мы желали бы не более не менее как быть Отделением С.-Петербургского музыкального Общества. Но мы поставлены в затруднение, каким образом достигнуть этого и получить формальное утверждение, т.е. устав. Быть открытым поприщем для всех талантов <…> – вот программа, которую общество наше избрало для себя. Позвольте надеяться, что Вы не оставите нас советами своими для дальнейших наших действий и обратитесь к нашему Генерал-губернатору покровительствовать этому делу»[11].

В следующих письмах Спиглазов сообщает о шагах, предпринятых для упрочения финансового положения будущего отделения – платных мероприятиях Кружка (спектакле и двух концертов[12], где, в том числе, исполнялись Вторая симфония Бетховена и «Шотландская» Мендельсона, а также украинские народные песни). Интересно отметить, что среди участников был Н.В. Лысенко, в те годы студент Киевского университета. Петербургский комитет директоров РМО деятельно откликнулся на просьбу киевских любителей. Им был выслан устав общества, с предложением назначить уполномоченных[13]. Дирекция обещала просить великую княгиню Елену Павловну о содействии новому отделению. Я.Н. Спиглазову же предложили возглавить организацию[14]. Но тот свою кандидатуру отклонил, ссылаясь на то, что он любитель, а не музыкант, и предложил это место занять вице-губернатору П.Д. Селецкому. Уполномоченными стали: «камер-юнкер Голубцов, артист Таборовский, артист Сабателли, студент Велинский, штабс-капитан Спиглазов»[15].

Селецкий принял предложение с оговоркой, что «деятельности своей он, по многим другим занятиям, не обещает, и на первое время все, что он может сделать, так это… просить Генерал Губернатора позволения начать собрания любителей музыки»[16]. Но Н.Н. Анненков[17], учитывая, как он выразился, «смутное время», ответил отказом, и Селецкий посоветовал Спиглазову оставить дальнейшие хлопоты.Однако, получив письмо великой княгини Елены Павловны с просьбой содействовать Киевскому отделению, Анненков дал разрешение на формирование общества, и тогда Селецкий вновь вспомнил о предложении Спиглазова. Игнорируя уже избранную и утвержденную в Петербурге дирекцию, он приступил к избранию новых директоров, которыми стали: сам Селецкий, Ф.Ф. Витте (действительный статский советник, попечитель Киевского учебного округа), В.И. Бутович (киевский уездный предводитель дворянства), Н.А. Ригельман (член губернского присутствия по крестьянским делам), Р.А. Пфениг (преподаватель музыки в Институте благородных девиц).

Как видим, ни одного из прежних уполномоченных[18]. Спиглазов же, взявший все хлопоты на себя, истративший в связи с этим большую сумму денег[19], был совершенно отстранен от дела. Он, конечно, был глубоко обижен и оскорблен и за себя, и за коллег по Кружку[20].

Ситуация осложнялась тем, что далеко не все из новоизбранных директоров (да и просто членов Общества) знали историю вопроса, искренне считая Селецкого основателем Киевского отделения[21]. Петербургская дирекция пыталась вмешаться, запрашивала, «на каком основании удален от дел Спиглазов» и просила Селецкого «устранить все недоразумения…миролюбиво»[22]. Селецкий же в ответном письме дезавуировал роль Спиглазова в создании Общества («ничего в организации общества не сделал», а потому «никакие соглашения со Спиглазовым сейчас невозможны»[23]) и не сомневался в правомочности своих действий, поскольку они санкционированы Генерал-губернатором[24]. В конце концов, Петербургская дирекция сочла лучшим историю эту спустить на тормозах (главное ведь, что Отделение создано!) и признало новоизбранную киевскую дирекцию[25].

Спиглазов не сразу смирился с «отставкой»[26], но, как отмечалось выше, силы были неравны. К тому же к делу подключилась пресса, которая – усилиями обозревателей (и особенно, Ф. Ромера[27]) – осуществила еще одну метаморфозу: главным фигурантом в создании Киевского отделения становится Р.А. Пфениг.

И, если в статьях в 1864 г. еще вскользь вспоминается некто (не называемый), пытавшийся организовать музыкальное общество (совсем «замолчать» нельзя: события слишком недавние, и кто-то может их помнить)[28], – то уже через год с небольшим Пфенигу и только Пфенигу Киевское отделение обязано своим появлением: «немец-музыкант, издавна обитающий в России и познакомившийся с произведениями русских композиторов, горячо преданный своему делу, решился образовать в Киеве общество музыкантов, для того чтобы развить в публике и в самих членах общества понимание изящного, по возможности правильный взгляд на искусство и знакомство со своей, русской музыкой»[29] [!].

И, наконец, в 1868 г. Ромер окончательно дискредитировал Спиглазова в глазах киевлян, обвиняя его (не прямо, конечно, но это легко читается между строк) в присвоении денег, собранных для организации тех самых концертов, устроенных в 1862 г. в пользу будущего общества. «В результате, – пишет Ромер, – все дело погибло вконец. Прошел почти целый год. В Петербурге думали, будто у нас и в самом деле есть нечто похожее на музыкальное общество, но столичные оптимисты заблуждались: ничего не было»[30]. И спас положение – по Ромеру – конечно, Пфенниг, «этот добровольный мученик во славу русского искусства»[31]. Ромер опять не произносит имя Спиглазова, называя его «одна не совсем безвестная в Киеве личность (и надо заметить – совершенно незнакомая с музыкой)», но последняя фраза статьи не оставляет сомнений, о ком идет речь: «Внимание г-на главного распорядителя [тех концертов] к этому времени вполне поглощено вновь открытой им фотографией»[32].

Сейчас сложно судить о том, насколько осведомлен был Ромер, или с чьих слов он озвучивал события шестилетней давности. Были какие-либо основания для обвинений Спиглазова в корыстных целях, или это была чистейшей воды инсинуация, и Спиглазов стал жертвой борьбы «враждующих … мелочных самолюбий», которую он предвидел[33]. Но как ни трактовать побуждения Спиглазова ясно одно. Именно он начал процесс формирования Киевского музыкального общества, вошел в переговоры с Петербургской дирекцией, в результате которых Киевское отделение получило Высочайшее покровительство и реальную возможность своего существования[34].

Кто же были те, кто возглавил Киевское отделение РМО?

Петр Дмитриевич Селецкий (1821-1880; оставался на посту Председателя до 1872 г.) – известный в аристократических кругах как музыкант-любитель. Был высокого мнения о своих способностях: «Я…весьма отчетливо играл на фортепьяно и виолончели[35], имел замечательный талант к музыкальным импровизациям и пел недурно»[36]. В начале 1840-х гг. совершенствуясь за границей после окончания Киевского университета, он, как свидетельствуют его «Записки», был на короткой ноге со многими известными музыкантами: Листом, Мендельсоном, Вагнером и др. В связи с этим возникает вопрос: если Селецкий был так дружен с Листом («Из множества молодых людей, окружавших в то время Листа, он особенно благоволил ко мне»[37]), почему его нет рядом с Листом во время гастролей последнего в Киеве в 1847 году? Селецкий вернулся из-за границы в Киев в 1844 году. 22 сентября 1846 г. 25-летний титулярный советник Селецкий был пожалован в звание камер-юнкера Двора Его императорского величества[38].

В дальнейшем он активно двигался по служебной лестнице, которая привела его в конце жизни к званию Гофмейстера Высочайшего двора, чину тайного советника и должности Губернского предводителя дворянства[39]. Может быть, будучи государственным чиновником и заботясь о карьере, он не хотел себя компрометировать своим знакомством с “тапёром” (так называла Листа петербургская «Литературная газета»[40]), и за которым в Киеве было установлено полицейское наблюдение[41]. Во всяком случае, в памяти киевлян Селецкий не отпечатался в качестве ближайшего друга Листа, иначе бы это нашло отражение в газетных публикациях (рецензиях на исполнение произведений Селецкого[42], некрологах). Таким образом, единственным свидетельством тесной дружбы Листа и Селецкого («мы сошлись, и я каждый день бывал у него по утрам») остаются его собственные слова[43].

Николай Аркадьевич Ригельман (1817— 1888) неоднократно входил в состав дирекции (1863-1871, 1880-1882), а в 1882-1888 гг. являлся председателем Киевского отделения[44]. Он учился в Московском университете (философский факультет), затем совершенствовался за границей. В 1847 г. (по другим сведениям – в 1845) приехал в Киев. Был знаком с Н. Костомаровым, Т. Шевченко, П. Кулишем, что повлияло на формирование его национально-демократических взглядов, правда, изменившихся с возрастом[45]. Музыкант-любитель, он неплохо играл на фортепьяно, и его дом в Киеве был своего рода музыкальным салоном, где «до самой его смерти… любители квартетной игры продолжали музицировать, а заезжие артисты находили у него самое искреннее радушие…[46] Видная фигура в киевской культурной среде, «известный покровитель искусства и труженик»[47], он несколько лет состоял директором училищ Киевской губернии, директором Второй Киевской гимназии, членом археографической комиссии при киевском генерал-губернаторе (имел опубликованные работы), председателем Киевского славянского благотворительного общества[48]. Дослужился до статского советника.

Как вспоминают современники, Ригельман «отличался склонностью к серьезной беседе»[49]. По воспоминаниям Н.А. Богданова, «лучшей характеристикой системы действий Николая Аркадьевича Ригельмана как председателя [РМО] служат слова: “медленно, но верно”»[50]. В музыкальных пристрастиях был, к сожалению, достаточно консервативен, и есть предположение, что единственная разгромная рецензия на киевские концерты Листа в 1847 г. (на фоне прочих — восторженных) принадлежала именно ему[51]. И Селецкий, и Ригельман как и два других члена дирекции – Ф.Ф. Витте и

В.И. Бутович[52], считали себя знатоками, но, реально, занимались музыкой на любительском уровне. Единственным профессиональным музыкантом в составе первой дирекции был хорошо известный в музыкальных кругах Киева Роберт Августович Пфениг[53] (1824-1898).Впервые его имя появляется в 1853 г. (был учителем «итальянского пения» в Институте благородных девиц до 1868 г.)[54]. В 1854 г. «Киевские губернские ведомости» сообщили о «музыкальном вечере в пользу раненых под Калафатом», где исполнялась «Патриотическая песнь» Пфенига (по требованию публики она была повторена) и его же увертюра на тему «Боже, Царя храни»[55]. С конца 1850-х гг. он также служил во Владимирском кадетском корпусе, где руководил симфоническим оркестром, вел класс пения, фортепьяно, духовых инструментов[56]. Современники характеризовали Пфенига по-разному: Я. Спиглазов – как «самого бездарного и неспособного господина»[57], Н. Богданов – как человека «страстно преданного музыкальному искусству, с теоретическими сведениями, необыкновенно подвижного и деятельного… страстного любителя классической немецкой музыки»[58].

Где Пфениг получил музыкальное образование – выяснить не удалось. По-видимому, достаточно серьезное – он сочинял в самых разных жанрах и его произведения часто исполнялись в концертах Киевского отделения[59]. Среди сочинений Пфенига были квартеты в моцартовском стиле и даже опера «Тарас Бульба» (не исполнявшаяся)[60]. Его произведения издавались[61]. Судя по всему, они были скорее подражательны. Но органической связи с украинской тематикой и фольклором всё же не получилось. Так, ставший популярным романс «Скажи ж мені правду», называемый в некоторых источниках чуть ли не народной песней, в действительности не несет в себе следов украинской песенности и вписывается в стилистику бытового романса первой трети XIX в. (в мелодии — секстовый зачин V–III, распетые группетто, характерные кадансы IV-VI-VII-I, томные хроматизмы, разложенные аккорды в сопровождении)[62].

В обязанности Пфенига как директора по музыкальной части Отделения входило составление программ концертов, их организация, приглашение исполнителей (в первые годы он и сам принимал участие в ансамблях, порой выступал и в качестве дирижера). Трудностей, конечно, было немало: поначалу у Киевского отделения не было ни своего помещения, ни оркестра, ни хора, ни нот, ни финансов. В первый год его существования материальную базу составляли лишь членские взносы (5 рублей за годовой билет на Собрания РМО) и выручка за проданные билеты на концерты (стоимость билета – 1 рубль)[63]. Городская дума не только не помогала Обществу, но нередко ущемляла его интересы: уменьшала число концертов в сезон, увеличивала арендную плату за снимаемый для концертов зал[64]. Для концертов КО РМО свои актовые залы предоставляли Первая и Вторая киевские гимназии[65]. Помогала Петербургская дирекция: нотами, попытками воздействия на городскую администрацию[66]. Для симфонических концертов привлекались музыканты оркестра князя П.П. Лопухина[67], дополняемые инструменталистами из числа любителей. Во главе оркестра в первые годы чаще всего выступали А.И. Клеффель и В.М. Велинский, имевшие успех у слушателей.

А.И. Клеффель[68] в отчете за 1863/64 г. значится как «сотрудник» наряду с А.И. Водольским и Б. Каульфусом. Среди исполненных Клеффелем произведений (не только в концертах РМО) были: «Юпитер» В.А. Моцарта, Пятая симфония (возможно, киевская премьера) и увертюра к «Фиделио» Л. ван Бетховена, «Stabat Mater» Д. Россини, «Пустыня» Ф. Давида, номера из «Сна в летнюю ночь» Ф. Мендельсона, увертюры Р. Вагнера[69]. В критических отзывах его «опытная и отличная дирекция»[70] оценивалась высоко. Один из рецензентов писал: «Поблагодарим г. Клефеля за умную и со вкусом составленную программу, также за старательное исполнение»[71]. В.М. Велинский, возглавивший оркестр русской оперы и выступавший с ним в концертах РМО, по отзывам прессы «управлял оркестром с большим воодушевлением, которое он умеет сообщать подвластной ему армии»[72].

Отсутствие стабильного оркестрового состава, очень влияло на качество исполнения. «Но что прикажете делать, – писал «Киевлянин» – с такими любителями, которые могут исполнять партию какого-либо инструмента в оркестре и тем пополнить его, но не сядут в оркестр, – опасаясь унизить свое достоинство сидением в ряду с простыми музыкантами, или норовя только разыгрывать соло с прописью на афише своего имени…»[73]. Порой Пфенниг, «приходя на репетиции, имел удовольствие поджидать некоторых любителей и любительниц от 4-х часов до 6, да выслушивать поучения в таком роде, что считать на 3/6 или на 2/4 – совершенно все равно. И 3/6, мол, половина, и 2/4 – тоже половина»[74].

Публика отнеслась к новому делу недоверчиво, концерты посещались плохо, и в газетных откликах нередко читалось: «К сожалению, в последний концерт театр был пуст, и сбором едва ли покрылись издержки освещения»[75]. Или – о симфоническом собрании, где исполнялась «Пустыня» Ф. Давида: «Пьеса эта представляла пустыню в пустыне: кроме пяти лож и нескольких кресел, взятых истинными любителями музыки, остальные места были не заняты»[76]. Плохую посещаемость некоторые рецензенты объясняли высокими входными ценами: «Для нас, профанов, неуспех концертов объясняется гораздо проще: на первый концерт [т.е. первый в сезоне 1864/65] назначены были непомерные цены <…>. На второй концерт цены были хоть и ниже, но все-таки для подобных концертов очень высокие, чтобы рассчитывать на массу»[77]. Некоторые объясняли неуспехи концертного уровня исполнения недостаточной культурой слушателей. «…Музыка исполняется серьезная (шарманочных мотивов Травиаты не услышишь), хороших солистов очень мало, лицо, руководящее всем, не выписное, не заграничное. …Какое уж тут может быть сочувствие? Не гораздо ли проще прикрыть собственное невежество равнодушной насмешкой или великосветским презрением? Мы, мол, слыхали кое-что получше: «Когда в Петербурге пел Рубини…», «Вагнер мне и говорит: послушай, Сережа…», «Я таки за Бозио сильно приволокнулся…» Понимаете ли вы, какой строгий музыкальный вкус должен быть у киевского господина, который за самой Бозио волочился!»[78].

Чтобы не отпугнуть мало подготовленных слушателей слишком для них «серьезной» музыкой, Пфениг включал в программы концертов популярные салонные пьесы, а циклические произведения «рассредоточивал»: между отдельными частями включал исполнение других произведений[79]. Петербургская дирекция время от времени напоминала о необходимости следовать задачам Общества[80], укоряла Пфенига за исполнение пьес, подобных хору Рихарда Гене «Итальянский салат», текст которого был составлен из музыкальных терминов[81].

С течением времени качество концертов постепенно улучшалось, во многом благодаря привлечению талантливых музыкантов: Н.В. Лысенко[82], С.О. Таборовского[83], В.М. Велинского, А.И. Водольского[84]. «Дай Бог РМО побольше таких исполнителей как гг. Лысенко и Водольский», – писали газеты[85]. В программах фигурируют произведения Бетховена («Кориолан», «Эгмонт», 3-й фортепьянный концерт[86], части из I, II, V и VI симфоний, ансамбли, сонаты), Моцарта (увертюры к «Дон Жуану», «Фигаро», «Волшебной флейте» и др.), Глинки (отрывки из опер, романсы, «Арагонская хота»), Даргомыжского («Малороссийский казачок», романсы), а также произведения Баха, Гайдна, Мендельсона, Мейербера, Шумана, Шопена, Листа, отрывки из «Рогнеды» Серова, хоры Ломакина.

И хотя не все шло гладко, в прессе все чаще появляются благожелательные отзывы[87], а концертные залы заполняются: «Киевская публика теперь, видимо, пришла в музыкальное настроение, судя по тому, что зала дворянского собрания, три раза сряду служившая местом концертов, три раза сряду была полна слушателями, чего не было в музыкальном сезоне прошлого года»[88].

Новые возможности для своей деятельности Отделение получило с появлением в Киеве постоянной Русской оперы, что тоже было заслугой РМО. По поручению дирекции Пфениг составил докладную записку генерал-губернатору А.П. Безаку[89] с ходатайством об «учреждении в Киеве русской оперы»[90]. И 27 октября 1867 г. она открывает свой первый сезон спектаклем «Аскольдова могила»[91]. А через три месяца Петербургская дирекция командирует в Киев А.С. Фаминцына «для собрания сведений о положении общества и оперы, <…> желая [их] соединения <…> для взаимного вспомоществования обеих организаций»[92]. Благодаря Фаминцыну, были разработаны выгодные для РМО условия и достигнуты соглашения, исходя из которых:

1. Оркестр театра в течение зимнего сезона (от 1 сентября по начало сырной недели) участвовал бесплатно в пяти концертах РМО (по субботам) и делал две репетиции для всякого концерта (по три часа каждую, с 10 утра, одну в субботу и другую в четверг или пятницу). Помещение театра предоставлялось для этих концертов и репетиций бесплатно, за исключением вечеровых расходов (освещение, печатание и рассылка афиш, объявления, билеты и плата кассиру по 5 руб. с концерта, если кассир будет театральный).
2. Все солисты русской оперы считаются членами-исполнителями Киевского отделения РМО.
3. Дирекция театра обязана употребить все усилия, чтобы склонить оркестр участвовать в других 5 концертах во время Великого поста за возможно умеренную плату, не превышающую 40 руб. за концерт.
4. Театр может быть предоставлен Обществу и во время Великого поста (но вечеровые при этом увеличиваются).
5. Директору Общества по музыкальной части в театре предоставляется бесплатное кресло. Ученикам музыкальной школы – ложа (при наличии свободной).
6. Выпускники школы пользуются первыми вакансиями в театральном хоре и оркестре[93].

К этому времени как раз начались занятия (18.01.1868) в новооткрытой музыкальной школе РМО (по сути, училище, но официальное право так именоваться она получила только в 1883 г.[94]). Ее первый директор – Р.А. Пфениг[95].

Согласно программе обучения, опубликованной «Киевлянином», (13.01.1868) в школу принимались «лица всякого звания, пола и возраста» с ежегодной платой – 50 руб. Пять отделений школы вели преподаватели: теории музыки – И.В. Шадек[96], фортепьяно – Б.Э. Каульфус, скрипки – А.И. Водольский[97], виолончели – М.Г. Поляничевский[98], пения – Р.А. Пфениг. «Каждый предмет преподается два раза в неделю от полутора до двух часов», предполагается «класс совокупной игры на различных инструментах. … Учащиеся, обязанные проходить весь курс школы, обучаются, кроме специально избранного ими предмета или инструмента, еще следующим предметам: а) элементарному курсу теории; б) фортепьянной игре; в) истории музыки; г) хоровому пению».

Возможен экстерн.

«Прием учеников производится каждый день в музыкальной школе, на Житомирской улице, в доме Гладина»[99].

21 января в ознаменование открытия школы состоялось торжественное молебствие в присутствии гражданского губернатора, предводителя дворянства и членов РМО. Молебен провел настоятель церкви Св. Владимира о. Н. Фаворов[100].

Р.А. Пфенигу пришлось руководить школой в самые трудные годы ее становления: не было своего помещения, средств. Для открытия школы был организован сбор денег по подписке[101], дан благотворительный концерт в пользу будущего учебного заведения (10.03.1868), тысячу рублей для найма квартиры в доме Гладина подарил Обществу генерал-губернатор Безак[102]. В феврале 1868 г. вице-председатель РМО князь Д.А.Оболенский уведомил дирекцию Киевского отделения, что великая княгиня Елена Павловна «жертвует в пользу Киевского Музыкального общества концертный флигель [флюгель–ред.], который будет выслан в Киев, лишь только установится хорошая дорога, и благоволит жертвовать с 15 февраля с.г. в пользу того же Общества ежегодно тысячу рублей с тем, чтобы из означенной суммы выдавать Диригенту ежегодных десяти концертов за каждый концерт по пятьдесят рублей, и Директору музыкальной школы пятьсот рублей в год. Кроме того, Её Высочество принимает на свой счет двух стипендиатов Киевской Музыкальной школы; на стипендии эти должны обучаться в школе молодые люди, отличающиеся природным талантом»[103].

В первом полугодии существования школы в ней было всего 10 учеников (из них двое – дети директора[104]), но уже в следующем году – 23, а к 1874 г.– 104.

Переломным в истории Киевского отделения РМО стал сезон 1869/70, когда в Киев приехал В.А. Кологривов[105].

Дирекция Киевского отделения единогласно избрала его своим членом, но Кологривов «отказался от предложенных ему обязанностей по случаю многочисленных своих занятий, желая однако быть полезным Музыкальному обществу, изъявил согласие участвовать в собраниях общества и помогать ему своими советами, а потому определили пригласить г. Кологривова участвовать во всех заседаниях общества в качестве сотрудника с правом голоса»[106].

Конечно, Кологривов не ограничился советами и принял участие во всех делах Отделения[107]. Благодаря ему, положение Общества и училища во многом улучшилось. Человек «несокрушимой энергии», – как сказал о нем А. Рубинштейн, – он добился постройки нового здания училища (1874 г.)[108], передачи училищу органа, открытия научных классов (предметов гимназического курса), пригласил к преподаванию таких музыкантов, как Н.В. Лысенко, Н.А. Губерт[109], пианист Карл Бюхнер (выпускник Лейпцигской консерватории), и ввел конкурсные экзамены при поступлении в училище.

По инициативе Кологривова в 1869 г. были составлены точные программы преподавания в училище, открыты «Элементарные классы хорового пения» (аналог Бесплатной музыкальной школы в Петербурге, с небольшой платой – 50 коп. в месяц, руководил ими Губерт), куда принимали всех желающих[110]. Уже к концу года этот любительский хор под руководством Губерта выступил с большой сольной программой[111].

При Кологривове в Дирекцию Киевского отделения был введен Н.В. Лысенко[112], произошли значительные улучшения в концертной жизни. Программы концертов составлялись тщательно, киевляне услышали таких мастеров, как Иосиф Венявский, Леопольд Ауэр, Николай и Антон Рубинштейны; впервые в Киеве зазвучала музыка П.И. Чайковского[113], активизировалось участие педагогов училища в концертах Отделения[114]. И, наконец, впервые после организации в Киеве отделения РМО от имени его Дирекции была опубликована большая статья, освещавшая историю создания Общества, его цели и задачи, результаты деятельности, работу училища, планы на будущее[115].

Неожиданная смерть Кологривова (7.08.1874) была большой утратой для училища. Киевская Дирекция писала в отчете: «В лице Кологривова Киевское отделение Общества потеряло главного и наиболее деятельного своего члена, которому оно обязано настоящим своим состоянием, положившем прочное начало будущему его процветанию. Память о Кологривове как о деятеле, посвятившем всю свою жизнь музыкальному делу в России, никогда не умрет в среде лиц, сочувствующих делу музыкального образования нашего Отечества»[116].

Во второй половине 1870-х гг. в деятельности Киевского отделения РМО большую роль сыграли такие музыканты как И.К. Альтани и Л.К. Альбрехт.

Приехав в Киев после окончания Петербургской консерватории, Альтани[117] сразу включился в работу Отделения. В сезон 1867/68 гг. он входил в состав Дирекции (в качестве кандидата), вёл в училище теоретические предметы (1869–71 и позже – в 1875–76). Но основная его деятельность была связана с оперным театром, где он был главным хормейстером (антреприза Ф. Бергера[118]), а с 1874 – главным капельмейстером оркестра (антреприза И. Сетова[119]), сменив на этом посту В. Велинского. С 1874 по 1881 г. почти все концерты РМО проходили под его управлением[120].

Условия работы Альтани-дирижёра были не из легких. Оркестр оперного театра был не укомплектован: не было инструментов, для сложных оперных партитур оркестр был слишком малочислен (25 человек в первом сезоне, 31 — во втором, и только к 1880 г. численность его возросла до 40 человек). «Бедному Альтани приходится переносить самые адские муки» – сочувствуют рецензенты, вынужденные порой описывать такие ситуации: дирижер «громко, на весь театр, шикает, как-то шипит на оркестр, почти каждую четверть отбивает на пюпитре и слишком живо выражает свои чувства, хватаясь за голову и корчась, как рыба на сковороде, при всякой неисправности»[121].

Но и в этих условиях Альтани удавалось добиваться хороших результатов. Не случайно П.И. Чайковский, оценивая киевскую постановку «Опричника» (1874) и отметив, что оркестр «по неполноте, недостаточности и отсутствию равновесия между струнной и духовой группами, никоим образом не может быть сравнен с превосходнейшим оркестром г. Направника», – напишет, что он «управляется очень хорошо» и Альтани удалось «выйти победителем из исполнения партитуры, рассчитанной на оркестровые средства большой столичной сцены»[122].

Альтани стал для киевлян первооткрывателем не только опер Чайковского[123], но и его симфонических опусов, впервые исполнив здесь музыку к «Снегурочке» (14.04.1875) и «Бурю» (29.11.1878). «Исполнялась «Снегурочка» оперным оркестром и хором, значительно усиленным отчасти любителями, отчасти учениками музыкальной школы. …Хор и оркестр исполняли свое дело так твердо, так уверенно и смело, что приходилось только удивляться неутомимости, таланту и энергии г. Альтани, который в столь краткое время мог добиться такого стройного и роскошного исполнения силами, наполовину состоявшими из любителей»[124].

Альтани единодушно признавался достойным партнером музыки Чайковского. «Никто больше его не способствовал пробуждению вкуса публики к симфонической музыке», – писала пресса. У него «много огня, но вместе с тем много сдержанности, что лишает его дирижерство тех недостатков, какие сопряжены с исключительным господством того или другого элемента»[125].

Под управлением Альтани в Киеве впервые полностью прозвучал «Реквием» Моцарта, «Херувимская» Глинки (1874), «Реквием» Верди (1876).

Л.К. Альбрехт[126] приехал в Киев в 1875 г. с инспекторской миссией от петербургской дирекции. Результат — смещение Пфенига с поста директора. Пфениг был очень обижен и пытался опротестовать свое увольнение, но тщетно. Петербургская дирекция выразила ему благодарность за многолетний труд и, уважив его просьбу, выдала 1000 руб. (срок договора с Пфенигом истекал лишь через год, и он имел право требовать компенсацию)[127].

Судьба обошлась с Пфеннигом не очень милостиво. Активный участник важнейших для Киева начинаний, он оказался не у дел, когда время выдвинуло другие требования. Но вряд ли следует расценивать увольнение Пфенига как козни Альбрехта или петербургской дирекции. Пфениг действительно «отстал» от времени. Весь опыт его жизни – это работа с дилетантами, с любителями. Его знаний и умения (и, видимо, понимания) недоставало в новых условиях, когда профессиональное музыкальное образование в Российской империи набирало силы и уже был сформирован мощный корпус профессионалов – выпускников Петербургской и Московской консерваторий.

В этой ситуации можно представить реакцию Л. Альбрехта – настоящего профессионала, блестяще окончившего Петербургскую консерваторию, молодого, энергичного, проехавшего с гастролями Германию и высоко там оцененного[128]. Понятно, почему работа Р. Пфенига ему показалась столь слабой по своему профессиональному уровню, а училище в целом – требующим коренной реорганизации. «В скрипичном классе, – писал в отчете Л. Альбрехт, — ученики не умеют даже правильно держать ладонью шейку скрипки, в классе теории ни одна ученица не отвечает на вопрос о разрешении доминантсептаккорда; в классе пения две ученицы с хорошими природными голосами не умеют вовсе петь»[129].

Назначенный директором киевского училища (1875–1877), Л. Альбрехт развил бурную деятельность. Он открыл новые классы (оркестровых инструментов, квартетной и оркестровой игры), сменил состав педагогов. Преподавателями училища стали И.К. Альтани (гармония), О.И. Шевчик (квартетный класс, скрипка)[130], пианист Г.К. Мороз-Ходоровский)[131], известный певец А.И. Барцал[132], А.Ф. Казбирюк (элементарная теория и контрапункт)[133], В.В. Пухальский (фортепьяно)[134]. Сам Альбрехт вёл класс виолончели, руководил хором и оркестром.

В начале 1877 г. при музыкальной школе был организован воскресный оркестровый класс (для любителей), руководство которым Альбрехт также взял на себя. Это дало возможность пополнить ученический оркестр, выступающий на открытых (публичных) ученических вечерах, которые также были введены Альбрехтом (с 1875 г., до этого практиковались только закрытые).

Как директор РМО по музыкальной части, Альбрехт активно включился в концертную деятельность Киевского отделения. По его инициативе начали устраиваться квартетные собрания ставшие впоследствии постоянными[135]. Выступал Альбрехт и с сольным исполнением, и как дирижер[136]. Им впервые были исполнены в Киеве «Вальс-фантазия» (25.10. 1875), «Князь Холмский» (31.01.1876), «Ночь в Мадриде» Глинки (22.01.1877), «Пляска запорожцев» Серова (13.12.1875). В прессе в адрес Альбрехта звучали восторженные отзывы: «Игра Альбрехта соединяет в себе не одни только технические достоинства, но и ту глубину, художественность и ум, которые составляют душу всякой музыки и которые приобретаются только после школы путем опыта и долголетней практики. …Игра Альбрехта показывает полного, зрелого артиста…»[137].

Реформы Альбрехта преобразили киевское училище, приблизив его систему обучения к консерваторской. За подписью Альбрехта было опубликовано подтверждение о присвоении звания свободного художника и привилегий по отбытию воинской повинности каждому выпускнику. Петербургская дирекция, недовольная подобным самоуправством молодого директора, одергивала его. Увлеченный преобразованиями, Альбрехт не учел скудного училищного бюджета. В результате финансовые дела настолько запутались, приходно-расходные книги были в таком беспорядке, что ему (после ревизии из Петербурга) пришлось оставить пост директора училища, который перешел к В.В. Пухальскому[138]. Когда В.В. Пухальский[139] в мае 1876 года занял пост директора училища, финансовое положение последнего было в плачевном состоянии: масса долгов, в случае неуплаты которых вставал вопрос о закрытии училища. Пухальскому удалось справиться с этой проблемой с помощью благотворительных концертов и продажи принадлежащего училищу участка земли. Он завершает то, что не успел осуществить Альбрехт: достраивает зал училища, открывает классы всех духовых инструментов (1885), что давало надежду иметь через какое-то время свой ученический оркестр. В 1877 г. в зале Второй Киевской гимназии состоялся первый публичный экзамен учащихся училища, и с тех пор это стало традицией. Ежегодно проходят бесплатные ученические концерты, ученики вокальных классов ставят отрывки из опер[140]. Постоянно растет контингент учащихся, увеличивается число стипендиатов, за обучение которых платят состоятельные киевляне[141].

На протяжении 1877–1888 г. Пухальский был одновременно и директором по музыкальной части  Киевского отделения. За это время в Киеве впервые были исполнены 9-я симфония Бетховена, 2-я симфония, «Ромео и Джульетта» и Первый фортепьянный концерт Чайковского. Впервые в практике Общества проводятся тематические концерты – они были посвящены творчеству Листа и Бетховена, причем листовский концерт (20.11.1886) предварялся лекцией о его жизни и творчестве[142].

После отъезда Альтани оркестром руководили Е.А. Рыб и И.В. Прибик. Именно И.В.Прибик[143] впервые исполнил в Киеве Вторую симфонию и «Ромео и Джульетту» Чайковского. Выступления Е.А. Рыба оценивались положительно. Критики писали, что он «прекрасно держит себя на концертмейстерском посту», но иногда «несколько излишне горячится во главе оркестра». Ему «можно посоветовать также более сдержанную жестикуляцию за дирижерским пультом; левая рука принимает слишком деятельное участие в его дирижерстве»[144].

Пухальский и сам часто выступал и в симфонических концертах, квартетных собраниях и с сольной программой. Киевская пресса писала: «Киев имеет полное право поздравить себя с таким пианистом, который и во всяком другом, более музыкальном центре, составил бы выдающееся явление. … Его игра изумительно чиста, ровна и полна выразительности, Эти качества при том г. Пухальский умеет с одинаковым совершенством применить к самому разнообразному материалу, вследствие чего и глубокий пафос Бетховена, и нежная певучесть и кокетливая грация Шопена, и фантастическая страстность Шумана, и сверкающий блеск Листа – все это одинаково овладевает впечатлениями слушателей»[145].

Исполнялись в концертах РМО и произведения самого Пухальского: «Малороссийская фантазия», фортепьянный концерт, пьесы.

Когда в 1883-84 гг. по всей стране собирались деньги на строительство памятника М.И. Глинки в Смоленске, Киевское отделение дало специальный концерт с этой целью. А в 1885 г. Пухальский присутствовал на открытии памятника как представитель Киевского отделения РМО.

Многотрудная и многопрофильная работа Пухальского (преподаватель, директор училища, организатор концертной деятельности Общества) осложнялась тем, что он не имел действенной профессиональной помощи от Дирекции Отделения, во главе которого после смерти Кологривова стояли не музыканты, а в основном сановные особы[146]. И лишь в 1888 году место председателя принял А.Н. Виноградский, снявший с Пухальского часть его обязанностей по организации концертов РМО.

Александр Николаевич Виноградский[147], с 1888 по 1912 г. – председатель Киевского отделения РМО, а с 1889 – бессменный дирижер его симфонических концертов[148]. Именно в эти годы по содержанию и размаху концертной деятельности Киев можно сравнивать с такими музыкальными центрами как Москва и Петербург.

Благодаря Виноградскому, число концертов постепенно увеличилось с 3-4 до 8-9 в сезон[149], а об их популярности свидетельствует тот факт, что многие концерты приходилось повторять, т.к. зал не мог вместить всех желающих. Виноградским были исполнены все симфонии и увертюры Бетховена, «Манфред» Шумана, «Реквием» Керубини, «Эпизод из жизни артиста» Берлиоза, «Потоп» Сен-Санса. Благодаря А.Н. Виноградскому, Киев впервые услышал «Камаринскую» Глинки, обе симфонии В. Калинникова (Вторая посвящена Виноградскому).

В концертах Виноградского звучала музыка самых разных эпох и школ. Он сам говорил, что «не считает для себя необходимым направлять свои симпатии исключительно в пользу тех или иных априорных принципов…; но в качестве исполнителя любит и Моцарта, и Бородина, и Мендельсона, и Мусоргского, и преклоняется перед всякой хорошей музыкой, независимо от того, к какой бы эпохе,  школе и направлению  она не относилась»[150].

Пламенный пропагандист творчества Чайковского Виноградский исполнял его произведения почти в каждом собрании. I, ІІІ, IV, VI симфонии «Манфред», «Франческа да Римини», «Торжественная увертюра 1812 год», Третья сюита, Скрипичный концерт, «Вариации на тему рококо», «Элегия» для струнного оркестра впервые прозвучали в Киеве под управлением Виноградского. В декабре 1891 г. двумя концертами из своих произведений дирижировал сам Чайковский[151].

4 декабря 1893 г. под управлением Виноградского прошел концерт памяти Чайковского, где прозвучали «Франческа да Римини», Первая сюита, номера из Серенады для струнного оркестра, ария из кантаты «Москва», последние романсы. Концерт был повторен 6 декабря и, по отзывам прессы, прошел «с повышенной температурой эстетической восприимчивости аудитории»[152].

Через год с небольшим состоялась киевская премьера Шестой симфонии Чайковского, о которой киевляне были наслышаны в связи с трагическими обстоятельствами её первого исполнения в Петербурге в октябре 1893 года [153]. Она возбудила столь большой интерес, что была исполнена в течение короткого времени (18.03. – 8.04.1895) 5 раз подряд (считая проходившие при переполненном зале генеральные репетиции, на которые публика допускалась за половинную плату)[154].

При Виноградском значительно возросло число тематических концертов. Среди них – посвященные творчеству Бетховена, Глинки, Чайковского, Рахманинова, Глазунова, Скрябина, Аренского, Варламова, Кюи, Шумана, Грига, Мендельсона, Берлиоза, Гайдна, Брамса, А. Рубинштейна. К 100-летию со дня рождения А.С. Пушкина Виноградский организовал концерт из произведений русских композиторов, написанных на стихи поэта (27.05.1899). Он проводит вечер народных песен различных национальностей, где звучали французские, еврейские, арабские, итальянские, норвежские, русские, украинские, польские песни; вечер музыки 17-18 веков; концерт, посвященный Баху и его современникам и др. Очень часто звучал А. Рубинштейн, который вообще пользовался в Киеве особым уважением. Он неоднократно бывал в Киеве, знакомился с состоянием дел в Отделении, и в один из своих приездов (сезон 1879/80) пожертвовал училищу 1025 руб. для покупки двух роялей. Еще в 1891 году он высказывал мысль о преобразовании Киевского училища в консерваторию. В честь юбилея А. Рубинштейна, 18.11 1889 в Киеве состоялся торжественный концерт из его произведений[155]. После смерти Рубинштейна в 1894 г. в память его были даны два концерта под управлением Виноградского[156].

Отзывы критики на концерты Виноградского – самые восторженные. Вот из рецензии на самый первое выступление Виноградского в Киеве (21.10.1889): «Можно с уверенностью сказать, что у нас еще не было такого оркестрового исполнения…, которое получилось на описываемом концерте, благодаря талантливой дирижировке капельмейстера симфонических собраний. …Каждый период и каждая подробность находила себе не только тщательную внешнюю отделку, но и рельефный эстетический смысл. Всю программу наш капельмейстер знал наизусть: ноты лежали на пульте, очевидно, лишь для формы. …Внешние приемы нового капельмейстера …напоминают манеру дирижирования многих современных выдающихся капельмейстеров, неподвижность позы и рутинное отбивание такта заменяются живой символикой характера дирижируемой музыки»[157]. Правда, эта «живая символика» нравилась не всем. Некоторые критики считали, что «живость движений» мешает «не только впечатлению, но и самому дирижированию. Г. Виноградский слишком подчеркивает и внушает оркестру чуть ли не каждую ноту, делает слишком сильные и большие движения-повороты всего корпуса, …употребляет слишком много сигналов, смущающих слушателя. Он то пронзает воздух палочкой, то как бы собирается улететь, то как бы пускается вплавь, то как бы хочет обнять весь оркестр, то как бы вытаскивает палочку из ножен». «Масса разнообразных телодвижений, которые приходится делать капельмейстеру, чтобы возможно наглядно передать исполнителям свои намерения, невольно отвлекает слушателя, развлекает его внимание, не дает ему спокойно предаться восприятию художественного произведения в прекрасном художественном исполнении»[158]. Другие возражали: «Мы ходим не смотреть Виноградского, мы ходим его слушать. А.Н. – дирижер-художник, и каковы бы ни были его движения, они не в состоянии испортить чарующего впечатления, выносимого на его концертах. … В его исполнении много жизни, огня, разнообразия оттенков, благодаря тому, что он сам увлекается во время исполнения, умеет так наэлектризовать оркестр, что последний вполне находится во власти дирижера. Г.Виноградский достиг идеального pianissimo в своем оркестре; в этом отношении его можно с сравнить только с Бюловым»[159].

Дирижерскую манеру Виноградского (а он неоднократно гастролировал в Европе[160]) отмечали и зарубежные критики, в целом высоко оценивавшие его искусство. Вот выдержки из французских рецензий, приводимых киевской прессой: Figaro: «Невозможно забыть этого интересного человека. <…>Эта неистовая жестикуляция, кажущаяся сначала смешной и вызывающая улыбку, внушает скоро уважение и приковывает внимание». «La Press»: «Вся фигура его отбивала такт: мы видели, как он танцевал, извивался, играл плечами, описывал круги ногами, щекотал пальцами в воздухе невидимые предметы»[161].

Как председатель Киевского отделения РМО Виноградский заботился о том, чтобы киевская публика знакомилась с другими выдающимися музыкантами. По его приглашению в Киеве выступали В. Сафонов, С. Кусевицкий, Л. Ауэр, С. Рахманинов, А. Аренский, В. Скрябина, Оскар Фрид, чешская клавессинистка Ванда Ландовска, «Чешский квартет», «Брюссельский квартет» и др. В 1899 и 1904 гг. в Киеве гастролировал берлинский симфонический оркестр во главе с Артуром Никишем.

В каждый приезд А. Никиш дал по два концерта: в 1899 – 30.03. и 17.04, в 1904 – 5 и 6.05. Исполнялись: в 1899 – Пятая симфония и «Леонора» № 3 Бетховена, Пятая симфония Чайковского, части из «Осуждения Фауста» Берлиоза, Вагнер (вступление к «Лоэнгрину», увертюра к «Тангейзеру», «Зигфрид-идиллия»); в 1904 – «Ромео и Джульетта» и Шестая симфония Чайковского[162], «Фантастическая симфония» Берлиоза, Кончерто-гроссо d-moll Генделя, «Прелюды» Листа, увертюра к «Эврианте» Вебера, «Смерть и просветление» Р.Штрауса, Вагнер (увертюра к «Тангейзеру», вступление к «Мейстерзингерам»). Произведения эти не раз звучали в Киеве, но – восхищаются критики – «какие новые волшебные красоты пришлось в них открыть, благодаря идеальному исполнению!»[163].

При этом рецензенты справедливо усматривали причину успеха не только в таланте дирижера, но и в блистательном профессионализме и мастерстве Берлинского филармонического оркестра. «…Это не агрегат хороших инструментов, – пишет Тон (под этим псевдонимом выступал В. Пухальский) – а единый целостный и при том отличного качества музыкальный инструмент, так что три основные группы современного оркестра: струнные, духовые деревянные и медные являются как бы регистрами одной колоссальной машины»[164]. Ему вторит Чечотт[165]: «В Киеве положительно еще никогда не слышали таких труб, валторн, тромбонов, которые способны перенимать друг у друга тембр (порою валторны звучали, например, как низкие трубы, трубы как более высокие валторны, те и другие вместе как тромбоны и т.д., даже в первом аллегро Пятой симфонии фаготы имитировали тембр валторны до полной иллюзии); равно у нас еще не были известны столь мягкие и сладкозвучные гобои, такие изящные тембры фаготов, кларнетов, флейт, наконец, такая арфа…, не говоря уже о струнном квинтете. Весьма новое для Киева и столь же отрадное впечатление производит также то религиозное уважение к делу, которое проявляется даже в мелочах внешней обстановки симфонической эстрады. Нет тут ни беспорядочной и громогласной возни с настраиванием инструментов, ни рассеянного вида музыкантов во время исполнения или перерывов и т.п.»[166].

Виноградский занимался не только концертной деятельностью Отделения, он помогал Пухальскому в его работе в училище. В 1901 г. по инициативе Виноградского в училище был открыт оперный класс (руководитель – И.О. Палицын, дирижер городского театра). В этом же году квартетные собрания переносятся из зала училища в зал Купеческого собрания[167] – для популяризации камерной музыки. Музыкальный авторитет и связи Виноградского помогают привлекать дарителей: в 1911 г. Блютнер присылает из Лейпцига в дар музыкальному училищу два рояля[168]. Вместе с Пухальским Виноградский хлопочет о реорганизации Училища в консерваторию, чему во многом способствовал С.В. Рахманинов, приезжавший в качестве вице-президента ИРМО в марте 1910 г. в Киев с инспекторской проверкой[169].

В 1911 году окончился затяжной конфликт между Киевским отделением РМО и Городской Думой[170], и на весь сезон в качестве руководителя оркестра был приглашен Оскар Фрид. Пресса сообщала: «Вчера происходила в городском театре первая репетиция симфонических концертов ИРМО. Перед началом ее г. Виноградский обратился к артистам оркестра со следующими словами: «Много лет мне пришлось работать с вами, и я должен сказать, что об этой совместной работе я сохранил самые отрадные воспоминания. Лучшие часы жизни я провел на этой эстраде. Не коснусь я теперь вопроса, почему я дирижировать больше не буду. Скажу одно: всему на свете бывает конец. Надо уметь вовремя уйти. Но если люди уходят, дело все-таки остается. И вот теперь дело это вручаю на предстоящий сезон моему преемнику Оскару Фриду. Буду очень счастлив, если вы отнесетесь к нему с таким же доверием и добрым вниманием, с каким относились всегда ко мне». Оркестр горячо приветствовал своего прежнего дирижера и встретил О. Фрида аплодисментами, которые возобновились по окончании репетиции»[171].

Предполагавший провести в Киеве пять концертов, О. Фрид, однако, провел только два: будучи в Петербурге, он резко отозвался о Николае Втором и был выдворен из России[172].

Весной 1912 года Виноградский вновь встал за дирижерский пульт, «приветствуемый шумными овациями публики»[173]. Но этот концерт оказался последним в его жизни. 3 октября 1912 г. А.Н. Виноградский скончался[174]. Он завещал училищу сорок тысяч рублей для пособий и стипендий беднейшим студентам. Жена его подарила училищу обстановку кабинета и библиотеку Виноградского.

А.Н. Виноградский ушел из жизни в тот момент, когда в результате работы всех тех деятелей Киевского отделения РМО, кто заложил крепкую основу музыкального образования в Киеве, осуществлялась реорганизации музыкального училища в консерваторию, о чем он энергично хлопотал вместе с Пухальским. И с появлением в Киеве высшего музыкального учебного заведения – консерватории (1913 г.) – начинается новый этап в музыкальной жизни Киева, новый этап деятельности Киевского отделения РМО.